Как смогли такое пережить...

О чем говорит фотография

Снимок сделал накануне Великой Отечественной войны Иван Фёдорович Сивков из Новой Деревни. На нём Клавдия Константиновна Крюкова (1905 г.р.) с детьми Лидией (1939 г.р.), Галиной (1935 г.р.) и Марией (1926 гг.р.). Место съёмки – около их дома в деревне Мыс Суходворского сельсовета Верховажского района.

Самая младшая, Лидия, сидит у матери на коленях, завёрнутая в одеяло и белую пелёнку. Рядом – средняя, Галина, в тёмном пиджаке. Она немного наклонилась в сторону старшей сестры, Марии. Той уже 14 лет и она подготовилась к съёмке – надела брошку на платье, бусы на шею. Их мама Клавдия в простом белом платке, в тёмной плюшевой жакетке с крупными пуговицами держит младшую дочку.

Время съёмки – зима, это видно по одежде и снегу, которым покрыты скамейка и угол дома. Сзади сделан самодельный фон – на стену дома повешено тёмное одеяло в мелкий цветочек.

Судьба Клавдии Константиновны была непростой. Похоронила сына Василия, который умер от неизвестной тогда болезни. Проводила на фронт мужа Игнатия, оставшись с тремя детьми, а в 1942 году стала вдовой. Всю жизнь работала. В пожилом возрасте жила со старшей дочерью Марией в деревне Мыс, помогала поднимать внуков. Заболела нога, образовалась гангрена. Умерла дома в возрасте 84 лет.

Известно, что в 30–е годы в Мысу насчитывалось 21 хозяйство. Семь домов с фамилией Крюковы, восемь – Рогозиных, три – Поповых, два – Кирилловых, в одном доме жили Кондаковы. Перед войной в Мысу осталось 19 хозяйств. На фронт ушло 17 мужчин. Причём из одного хозяйства Крюковых ушли пять братьев и четверо вернулись. Это Дмитрий, Зотик, Дионикий и Дионисий Крюковы. По переписи 2002 года население Мыса составило пять человек (данные из Википедии). Последние жители – супруги Поповы, покинули деревню в 2014 году. С этого момента деревня опустела.

Отец чувствовал, 

что не вернется

Отец семейства Игнатий Васильевич Крюков до войны работал трактористом и его «подержали на брони» до 1942 года. Когда подготовил себе замену из девчонок, отправили на оборонные работы. Вот что вспоминает его дочь Мария Игнатьевна Шадрина.

«Там они сильно голодали и потом их отпустили домой «отъедаться». Отец был так обессилен, что не мог идти, и мать Клавдия поехала его встречать на лошади. Захватила с собой немного хлеба. Но много давать есть было нельзя, многие, кто пришёл с ним, умерли вскоре, наевшись сразу.

Отец смог поправиться и был призван на фронт. Уходя, он попрощался со всеми, предчувствуя, что больше не вернётся. Я провожала его вместе с матерью на лошади до Новой Деревни. Ехали и разговаривали. Отец говорил:

– Не расстраивайся, Клавдия, если со мной что и случится, ты не одна. Манька уже хорошая помощница, поможет по хозяйству и с сестрёнками.

Отец служил связистом в артиллерии, получил ранение в спину. После воевал в пехоте. Эту фотографию мы послали ему на фронт. Он получил и написал: «Большое спасибо, как будто дома побывал». Помню от него последнее письмо: «Завтра рано пойдем в наступление». И с тех пор никаких вестей. А потом пришло извещение из военкомата с просьбой прийти за его наградой. Маме выдали медаль «За отвагу» (посмертно) и назначили пособие как за пропавшего без вести.

На лесозаготовках

Мне исполнилось 15 лет, младшие были ещё дошкольного возраста. Много испытаний приготовила для меня и моих сверстников судьба. С весны до осени – работа от темна до темна в колхозе. Обряжались с матерью с телятами, нетелями, коровами, сенокосили и жали, зарабатывали трудодни. Зимой, как не связанные детьми – на лесозаготовках. В рваной одежде и обуви, на голодном пайке, урезаемом за невыполнение нормы, в холодных переполненных бараках, заедаемые вшами… Лошади лучше жили – им ежедневно выдавалась довольно приличная норма овса. И не дай Бог было взять его горсть-другую, чтобы унести домой, в деревню, когда отпускали в редкие побывки, чтобы сварить кашу для пухнущих с голоду родных.

Жили и работали с осени до весны на Чёрном озере, что около Шелот, три зимы – одну на 20-м километре у деревни Ивановской да две на Ёмбе.

С Мыса работали вместе со мной Анна Нарывкина (Доровишная), Анна Кондакова (Глызинова), Мария Фёдоровна Рогозина, Евстолья Ляпинская с Подвигалова, Клавдий Кондаков. Бригадой рубили лес топорами, кряжевали пилой-сор-

товкой в две ручки, обрубали сучки. За невыполненную норму ругали. Дисциплина была железная. Не спрашивали, сможешь или нет. Помню, поставили меня одну зиму поливать ночами дорогу-ледянку, чтобы сани лошадиные не выходили из колеи – шли ходко. Дали лошадь, воду брала вёдрами из реки, наполняла бочку, потом из бочки поливала дорогу. Это было тяжело, да ещё ночью, да одна. По этой ледянке потом вывозили брёвна из леса.

Питались в столовой, норма была 600 граммов хлеба на сутки, да два раза в день – по поварёшке супа без мяса. За перевыполнение нормы давали по 800 граммов хлеба. Домой отпус-

кали редко, и шли туда чаще пешком. Иногда надёжному возчику доверяли лошадь и ездили по два-три человека, привозили что-нибудь из дома – картошку, хлеб. Спали на нарах в два этажа в бараках, где были сложены глиняные печки. Сушили одежду в комнатках-сушилках. Но оставить её было нельзя – воровали. Из мешков, например, могли сшить штаны. Одежда была плохая, зимой мёрзли. Мылись в бане редко, согласны были вместе с мужиками, лишь бы досталось воды горячей. Заедали вши. Гребешок для волос был всегда в работе. Бегали за барак вечерами чесали вшей на снег, а волосы-то у всех были длинные.

Болели тоже часто. Умерли от туберкулёза две девки-подружки Августа Тимофеевна Шадрина с Барабанова и Елизавета Кушева с Зуевских. Работали и спали они вместе, ели из одного котелка. Было им по 16-18 лет. Один раз Манька Рогозина, моя двоюродная сестра, вывихнула ногу. Повезла я её в больницу в Шелота. Там сказали – вези в Чушевицы в больницу. А мороз был под 40 градусов. В Чушевицах тоже не помогли, отправили к бабке-костоправке. Не сказали, что в Шелотах есть Ольга Андреевна Дьяконовка, и повезла я её через Ростово на Пеструху к бабушке Дуне Грошевой. Жила та в доме Бабкичей. Она посмотрела Марьину ногу, распарила в горячей воде. Потом подмигнула мне, чтобы я держала Маньку, да как дёрнет ногу-то. Манька закричала, а ногу поправили.

О Николае Петухове 

и других...

Тут же с нами робили ребята-призывники. Среди них был и будущий герой СССР Н.Е. Петухов. Кроме заготовки леса вечерами и по выходным, они занимались воинской подготовкой. Военруком был тогда Иван Фёдорович Сивков из Новой Деревни, полный Георгиевский кавалер. Он часто приезжал к призывникам, командовал которыми Алексей Мосеевский. В специально отведённом месте за посёлком их учили стрелять, бегать на лыжах, ползать по-пластунски. Готовили их так, чтобы сразу на фронт, обстановка там была напряжённая. Норма хлеба у них была повышенная – 800 граммов. Дисциплину поддерживали, наказывали за неповиновение. Один раз шестерых парней заперли в холодной бане за плохую работу. Так одному удалось пронести незаметно спички. Растопили печку и сожгли деревянные шайки, из которых мылись. За это им тоже попало, но зато ночью не замёрзли. А утром накормили и снова на работу. Общалась молодёжь в Красном уголке. Там проводились собрания, беседы, политинформации, устраивались танцы. Помню, Николай Петухов был невысокого роста, с девушками смелый, даже меня провожать ходил до барака несколько раз. Плясать выходил «Верховажскую кадриль», «Во-четыре». Пел такие частушки:

Моя милая красива,

Всей деревеньки краса,

Золочёная гребёночка,

Витые волоса.

Моя милая красива,

Как льняное семечко.

Только жаль, что я влюбился

Не в такое времечко.

Вынужденная посадка

Ещё одно яркое воспоминание той поры – пять военных самолётов на поле между деревнями Зуевские и Барабаново. Сели они вынужденно, один самолёт воткнулся носом в землю, второй крылом врезался в стог соломы. Было это осенью. Шла война, но над нашими полями самолёты не летали. Жители деревень испугались гула, думали – 

фашистские, начали прятаться. Как потом оказалось, лётчики заблудились, приборы начали врать над нашей чушевицкой аномальной зоной. Но в то время никто в какую-то аномальную зону не верил, и лётчиков увезли сразу для выяснения в машине НКВД по подозрению в дезертирстве. Их судьба неизвестна. Самолёты же ремонтировали всю зиму до весны. А жителей окрестных деревень заставляли чистить поле от снега. Весной они улетели.

Хорошо помню, когда узнали о конце войны в деревне, мамка моя Клавдия обнялась с соседкой, Анфией Крюковой, и давай причитать обе: «У всех радость, а мы наших-то мужиков уж не дождёмся».

И после Победы жизнь не стала ласковее. Да как это мы смогли такое пережить?! Каторжная работа за палочки-трудодни, постоянное чувство голода и унижения».

Воспоминания записала дочь Зоя Александровна Дьячкова, село Шелота