Непраздная. Часть 1

Многие годы жизни среди сельских жителей явили мне картину очень заметных перемен не столько внешних, сколько изменений внутреннего, духовного содержания самих людей.

Моё детство прошло в 1950-1960-е годы в деревне, где дома не закрывались на замок, незнакомый человек входил и становился желанным гостем. Улицы, всегда наполненные детским гомоном, изобилием всякой живности, движением лошадиных упряжек, давали яркое ощущение бурной жизни. Детей и подростков было в несколько раз больше чем взрослых. Умели работать: что ни дом, то мастер и мастерица-рукодельница. Знали, как и когда отдыхать, потому что почти в каждом доме был гармонист и уж точно не одна певунья и плясунья. При встрече редко здоровались, чаще искренне интересовались делами и всегда готовы были придти на помощь друг другу.

При входе в дом говорили: «Здорово живём», хозяева отвечали: «Проходи-ко здорово», – это значило, если семья за столом, то гостя усаживали отобедать со всеми, если нет, то ставили самовар, чтобы посидеть за чаем. Женились не столько по страстной любви, чаще сватали невесту по совету родителей и родственников. Семьи получались крепкие, многодетные, разводов в то время не было, по крайней мере до 80-х годов прошлого столетия. Одинокие люди так же были редкостью, если только бабушки, потерявшие мужей на войне, или сирые старички, пережившие своих хозяек. Никому в голову не приходило, что в жизни может быть что-то важнее, чем семья, и о количестве детей не задумывались, рассуждали так: «Сколь Бог даст, столь и родим, в большой-то семье веселяя».

А что теперь, в наше время – полупустые разукрашенные дома. Молодые родят одного-двух детей и растеряются, не знают, что делать, больше не рожают, для себя хотят пожить. Но для себя не получается. Женский организм создан так, чтобы рождением детей очищаться и оздоравливаться. Кто-то не хочет создавать семью, делают карьеру, живут якобы в своё удовольствие.

Идёт время, удовольствия становятся обыденностью, потом не приносят удовлетворения, наконец, надоедают. Человек начинает осознавать, что надо-то простое человеческое счастье – быть рядом с любимым человеком, давать новую жизнь и радоваться рождению детей, продолжать себя. Хорошо, если человек одумается, когда ещё не поздно, а если уже к сорока годам девушке, а «мальчику» за пятьдесят? Видимо, взрослеть надо вовремя.

Размышляя обо всём этом, я и решил описать судьбы двух женщин, живших реально в нашей деревне. У одной было много детей, и она счастливо доживала свой век с младшей дочерью. Другая решила остаться с одним ребенком, но получилось так, что оказалась в одиночестве. В старости со слезами укоряла себя за то, что не родила ещё детей.

Надеюсь, что прочитав «Непраздную», кто-то задумается о своей судьбе и заново пересмотрит свои жизненные ценности.

В нашем родном языке слово «непраздная» означало беременная, носящая бремя плода во чреве своем, трудящаяся на главной женской ниве – продолжении рода. Церковь всем приходом возносила сугубую молитву за непраздных прихожанок. Дети рождались от изобилия любви не только тех, кто их родил, но и от любви Божией, питаемые любовью всей церковной общины, деревни.

Вспоминаю свое раннее детство в родной деревне Ивантец Никольского района. Выйдешь утром в школу, по всей улице ребятишки всех возрастов, кругом шум, гомон, веселые выкрики. В школу, как и из школы, бежали весело, успевали по пути наиграться, пошалить, а нередко, подраться и помириться между собой.

Помню зимний день, катались на Парашином угорчике, множество детворы разных возрастов, кто на санках, кто на коньках или лыжах. Среди шума послышался плач, плакали двое – мой младший брат Вася и соседский мальчишка, младше его возрастом, Сережка.

Д. Ивантец Никольского района Вологодской области. Справа с балконом родительский дом 1918 года постройки. Слева – дом, который построил отец в 1973 году. Фото 2010 года 

Я подбежал узнать, что случилось. Оказывается, Вася наехал на санках на Серегу, тот упал и заплакал, старший брат Сереги Венька заехал Васютке моему в нос, тот реветь. Я, недолго думая, стал колотить Веньку. Пока суть да дело, Серега сбегал за подмогой. Прибежали все братья Енькины, и вот они, всемером, встали против нас с Васей. Старший из братьев, старшеклассник Коля, подошел ко мне, и, взяв за ворот куртки, пристращал:

– Еще раз тронешь кого из братьев, получишь. Понял?

Как не понять, их семеро, нас двое. В ссору ввязалась соседская девочка (Шуркина, одна из двойняшек), она была еще старше Коли (Енькина). Валя подошла и оттеснила Колю со словами:

– Что думаешь, вас много, а Тетеренковых мало, дак и нападать можно? Нас еще больше, чем вас, мы ведь вас не притесняем.

Расклад был такой: нас Тетеренковых четверо детей, я с братом и две сестры, у соседей Енькиных семеро братьев, следующий дом Шуркины, у них было девять детей. Дело закончилось примирением, но на душе остался осадок и глубокая рана на всю жизнь от ощущения бессилия перед численным превосходством.

Мы с Васей вернулись домой, братишка тут же пожаловался родителям о произошедшем на горке. Я с плачем обратился к маме:

– Нарожай нам еще братьев, вон Енькины кучей на нас с Васей навалились, а нас только двое.

Мама обняла нас обоих, мы тогда не знали, что она была больна и после младшей сестры Анны не могла уже рожать. Так мы и росли вчетвером с братом Васей и двумя сестрами Таней и Анечкой.

В деревне у всех было по шесть-десять детей, редко четыре-пять, поэтому в школе у большинства моих сверстников были старшие братья. Мне еще не раз приходилось получать по заслугам от старших братьев моих ровесников за драку с одноклассниками.

Ощущение их численного превосходства не покидало меня до окончания школы. Среди Енькиных ребятишек был мой одноклассник Толя и мой самый близкий друг Валентин, на год младше меня. Мы разлучались с Валей только на время уроков в школе и когда работали дома.

Бывало, зайду к ним в обед, все плотно сидят за столом, обязательно пригласят за стол вместе с ними, мы часто не только ели друг у друга, но нередко и ночевали в соседях. Помню, мама пришла к Енькиным вечером, спрашивает:

– Славика нет у вас?

 Мать Валентина отвечает:

– Дак смотри на полу на постелях, все спать улеглись.

Мама увидела меня – вон белая головка между ваших черных, позвала домой. Соседка говорит:

– Дак пусть спят, раз улеглись.

Мама перекрестила всех и пошла домой.

1960 год. Наша мама Щукина Валентина Ивановна. Рядом сидит Вячеслав, 4 года, на коленях – Татьяна, 1 год 

Шуркины

Так звали наших соседей через дом, они жили у нас на Угоре ниже Енькиных по склону улицы. Их так кликали по имени отца Щукина Александра Михайловича, фронтовика, известного в деревне шутника и очень трудолюбивого человека, отца девятерых детей. В то время в деревне шутников было много, как и многодетных отцов. Помню, со сверстниками прибежали на стройку, мужики рубили дом, тоже многодетному отцу Васе Микишину, Александр Михайлович и еще один многодетный отец Илюша Якунихин, были еще деревенские.

Все трое инвалиды войны, мужики шутят над ними:

– Один хромой, двое без руки, как сумели столько наклепать, двадцать семь детей на троих!

Видя, как посерьезнели лица ветеранов, все приутихли. Василий Никифорович ответил:

– Ежели опять немец попрет, кого из окопов-то подымать будем, если не рожать?

 Александр Михайлович добавил:

– А ведь и веселяя, когда робетишок-то много по избе бегают.

Радовалась многодетности и жена Александра Михайловича Мария, по деревне Маня Шуриха. Идут на колхозную работу бабы деревенские, кто-то по-простому:

 – Маня, ты никак опять с животом, недавно ведь опросталась!

Не успела Маня рта открыть, как кто-то из баб подхватил:

 – Дак, Маня, видно, Шурка тебе отпуску не дает?

Шуриха не растерялась:

 – Дак мне отпуску и не надо, быстрей до пенсии.

Бабы в ответ:

 – Дак у тебя и так семеро по лавкам.

Маня и тут не оплошала:

 – А лавки долгие, всем места хватит.

И в свою очередь самой говорливой Сашке Степанихе:

 – Сама ты вон с каким брюхом, родишь еще в поле.

Бабы захохотали:

 – В фартуке принесешь Степану с работы, кого ждем-то?

Степаниха бодро отвечает:

 – Дохтура сказали двойня!

Бабы захохотали еще громче:

 – Дак рожай, Олександра, все в фартуках, помогом донести-то.

Начали вспоминать, кто где родил:

 – Вон Евстолья Кольку в огороде принесла, парень до сих пор говорит: «Мама меня в картошке нашла».

 – Ой, а я сено убирала, хорошо хоть дождя не было, родила в исподку, завернула, положила на кучку сена, да ишшо и поженку загребла, чаю попила, да и домой пошла. Ваня из городу приехав, а у меня в зыбке девка пищит.

 – Ты-то чево, вон Надька за рекой ноне принесла, хотела перебрести, да не могла. Мужики пруд подняли к мельнице, пришлось к Егору Ванихину итти, перевез на лодке. Егор балагурил: «Смотри, подол не замочи да робенка не урони».

Мой отец работал шофером. В деревне было всего две машины ГАЗ-51 и больше никакого транспорта, кроме тракторов и лошадей. Дома или в поле рожали не все, кого-то везли в соседнюю деревню Нигино на медпункт, кого-то в город Никольск. Отец был более покладистым и вино не пил, поэтому к нему чаще обращались с просьбами довезти роженицу до роддома. Особенно запомнились стуки в дверь зимой, ночью. Надо было вставать всем, мама кипятила самовар, отец заливал горячую воду в радиатор, муж роженицы бежал за трактором, чтобы протащить машину через сугробы до проезжей дороги.

Наш отец Щукин Николай Андреевич в 38 лет. 1970 год

Нередко роды начинались в машине. Как-то летом отец повез в кузове рожать Маруську Костиху. Медичка сидела рядом на матрасе, тоже в кузове, я с сестрой в кабине. Приехали в Нигино, фельдшер посмотрела Маруську, сказала: «Везите в город». Поехали, середь дороги стук в кабину, медик кричит:

– Николай, тормози, началось!

Видно, дорогой натрясло. Отец выскочил из кабины, ходит около машины. Медичка опять зовет:

– Николай, лезь в кузов, помогай, не могу выправить.

Вдвоем справились быстро, до сих пор помню крик младенца, а еще больше крик роженицы. Родился Васька Костин, шестой ребенок в семье. И сейчас живет в нашей деревне.

Мама сказывала отцу, когда видела беременных в деревне:

– Коля, Санька Баринова, наверное, рожать будет, еле ходит, больно велик живот, может, тебе сегодня воду из радиатора не сливать?

Отец, пораздумав, отвечал:

– Больно ветрено, хоть и мороз невелик, трубки перехватит. Лучше пойду баню затоплю, хоть вода горячая будет да угли, картер разогреть.

Отец заливал воду в двигатель, подогревал углями картер снизу (изготовил специальную угольницу с ручкой, чтобы легче поставить под машину). Заводил стартером и рукояткой. Отец сидел в кабине, нажимал на стартер, а я, уже в старших классах, крутил рукояткой коленчатый вал двигателя, вместе запускали относительно быстро.

Мама утром говорила, кто родился. Отец был уже на работе, если возвращался под утро, спать уже не ложился. Мы бежали в школу и всем объявляли, что ночью в деревне родился парень или девка. Уже в школе братья и сестры новорожденного рассказывали, как назовут малютку. Радовалась вся деревня от мала до велика.

Наташенковы

Эта семья отличалась от других тем, что хозяин Иван Ильич, по-деревенски Ванька Наташенок, был женат не единожды. Мне известно 12 детей этого многодетного отца. Дочери как-то говорили, что у их папы много потомков бегает по Союзу. Все дети имели пристанище у отца в доме, любовь и ласку родителей, в том числе и теперешней жены Валентины.

Валя Наташенкова была младше мужа на 12 лет, поэтому дети от первой жены успели стать взрослыми, жили в городах и в нашей деревне Ивантец. Городские приезжали в деревню погостить со своими детьми почти на целое лето, северные отпуска длинные. У Наташенковых два дома, старый и новый пятистенок, места хватало всем. Держали полон двор скота: корова, телята, овцы, поросята, куры, своя пасека, огород, так что и еды было достаточно.

Большой ватагой ходили на сенокос, вместе работали в огороде, любили и попраздновать, варили пиво, приглашали гостей.

Валя забеременела пятым ребенком, срок приличный, около шести месяцев. Что-то пришло на ум немолодой уже женщине: «Столько детей, справлюсь ли со всеми, хватит ли сил? Ваня уже совсем старый, вот-вот на пенсию. Мало ли что, как я одна с большой оравой».

С такими мыслями пошла на работу, мужу ничего не сказала, у бригадира попросилась на склад. Уборочная страда в полном разгаре, с полей привозили зерно, высыпали в сушилку, потом веяли, сортировали и затаривали в мешки. Валентина с каким-то особым усердием брала совок, насыпала полный мешок и вдвоем с напарницей перетаскивали в угол склада. Бабы заметили ее чрезмерное старание, стали говорить:

– Валя, ведь ты наште беременна, дак побереглась бы, эдак избережачча можно. Поште на складот пошла, ведь есть и полегче работы. Вон бабы уж и на лен ходят, расстилать-то ведь не мешки ворочать, хоть и в наклонку.

Валя в ответ покивала головой – ладно, ладно, поберегусь. Стала работать поровняя, виду не показала о своей заботе. Но от женских деревенских глаз ничего не утаить. Немного погодя, старшая из баб Анюша Пушина заявила:

– Вот ште, бабы, эту сушивку севодни затарим, завтра пусь бригадир мужиков да робят на склад посылает, а мы на лен подем.

Женщины понимающе посмотрели на Анну, потом украдкой на Валентину, и все дружно подхватили:

– Праведно, Анюшка, баешь, дома ишшо роботы повно, а мы и тут все умаялись с мешкам-то.

Управились быстро, стали расходиться рано, хватит ради праздника (Преображение Господне – прим. авт.), нароботались.

Подходя к дому, соседка Оля Овденькина сказала Вале:

– Ладься завтра на лен, зайду за тобой.

Вторая часть здесь.

 «Верховажский вестник» №64 за 30 августа 2024 года