По острым камушкам судьбы

 Той зимой стояли такие морозы, что ветхая изба семьи Ковалевых насквозь промерзла в углах, а маленькие окошечки закуржавели от инея. Вся малышня спасалась на печке, устроившись на подстеленном овечьем полушубке под стареньким лоскутным одеялом. Старшие рассказывали интересные истории, а малыши внимательно слушали, шмыгая носами, вдыхая просачивающийся из русской печки аромат пустых щей. Они не сразу заметили, как отворилась входная дверь, и в избу вместе с облаком холодного воздуха вошел их отец Митрий.

– Ну и мороз сегодня, Ксюша. Так и щиплет за щеки, – сказал он чуть хриплым голосом жене Аксинье и ласково подмигнул оживившимся на печке ребятишкам.

– Так чего ж ты хочешь? Завтра Николин день. Вот и зима пришла, – отозвалась тихим голосом Аксинья, откладывая прялку на длинную лавку. И, обратившись к расшалившимся детям, немного повысила голос:

– Ну-ка давайте-ка слезайте с печки. Хватит баловаться. Дайте отцу спину погреть. Скоро обедать будем. 

Ребята, услышав про обед, проворно соскочили по невысокой приступке с печки и расселись за старым деревянным столом, время от времени поглядывая на шесток, где за черной заслонкой томились ароматные щи. На печи осталась только трехлетняя Галя. Она убаюкивала куклу, сделанную из льняной кудели. Прижимая ее к себе, приговаривала:

– Хочешь пирога вкусного? – и запихивала в рот кукле взятую с полатей мелкую луковицу.

За обедом отец с матерью вели негромкий разговор о погоде, то и дело, переводя его на хозяйство. Аксинья долго разглядывала отколовшийся от глиняной кринки осколок, а в голове роились невеселые мысли: хватит ли скотине до весны сена, обойдутся ли ребята без молока, ведь кормилицу-корову Зорьку скоро нужно запускать перед отелом.

Митрий, свернув цигарку, закурил и, глядя на жену, думал о чем-то своем. Вместе с клубами табачного дыма его мысли уносились куда-то далеко-далеко. Жили они с Ксюшей душа в душу вот уже восемнадцать лет. И не было промеж них ни ссор, ни обид. Умела Ксюша всё так ладно устроить, что Митрий только диву давался. И он старался оберегать жену, лишний раз не огорчать. Вспомнилось, как он увидел ее впервые, высокую, стройную, с лукавыми ямочками на щеках. Как заглядывался на нее, встречая на гуляниях. Ксюша ответила взаимностью на чувства застенчивого парня, хотя у нее хватало и других ухажеров. 

Митрий очнулся от своих мыслей, услышав голос жены:

– Ой, Митя, чего-то мне сегодня нехорошо. Не иначе разрожусь около ночи.

– Что ты, Ксюша, вроде, не время еще, – он приобнял жену за плечи, – не переживай, чай, невпервой. Всё хорошо будет.

Ближе к ночи Аксинья отправила Митрия к бабке-повитухе, которая жила на краю деревни в небольшой избушке, стены которой внутри были увешаны целебными сухими травами. В полночь послышался слабый крик.

– Сын, – промелькнуло в голове у Митрия. В честь Николы Зимнего назвали новорожденного Коленькой.

Следом за шумной весной, за прожурчавшими в лугах ручьями пришло знойное лето. Стояла такая сушь, что пересохли мелкие речки, а в низинах, где всегда стояла вода, земля растрескалась и была похожа на затейливую паутину. В один из таких жарких дней Аксинья, качая люльку, заметила, что у ребенка начался жар, он весь горел. Взяв ребенка на руки, прижала его к себе и лихорадочно заходила по избе. Мать догадалась, что это не простуда. Страшная болезнь, оспа, не обошла и их дом. Она усердно молилась перед иконой Николая Чудотворца, прося здоровья сынишке, и свято верила, что он услышит ее молитвы. Но ребенку с каждым днем становилось все хуже и хуже. Отчаявшись, отец с матерью положили Коленьку на лавку под образа: пусть будет так, как угодно Богу. Когда Аксинья через какое-то время подошла к лавке, она удивленно вскрикнула: ребенок открыл глаза и посмотрел на нее ясным, чистым взглядом. Но болезнь не прошла бесследно, навсегда оставив на лице Коленьки россыпь мельчайших, будто песчинки, ямочек.

Родители усердно молились перед иконой Николая Чудотворца, прося здоровья сынишке

Незаметно бежало время, и вот уже старшие дети выпорхнули из родительского гнезда, дома остались только младшие. Коленька пошел в школу, учился он с усердием, все схватывал на лету, память была хорошая. Частенько по дороге в школу, которая была в двух километрах, вслух повторял выученное накануне стихотворение. Почерк у мальчишки был красивый, почти каллиграфический. Даже учитель удивлялся и часто ставил его в пример другим. Коля заканчивал седьмой класс, когда неожиданно заболел и умер отец. Мальчик переживал, он очень его любил, но старался не показывать это матери, понимая, как ей тяжело. Вскоре Коля уехал в соседнюю область в школу ФЗО (школа фабрично-заводского обучения) учиться на слесаря. После её окончания некоторое время работал,пока не призвали в армию.

Чем ближе к концу подходил срок службы, тем яснее рисовало его воображение встречу с родными местами. И всё чаще снился Николаю один и тот же сон. Идет он как будто по утренней росе к родному дому. Раннее солнце лениво пропускает свои лучи сквозь листву деревьев, щебечут лесные птицы… Тропинка выводит его на знакомый луг, еще один поворот, и вот уже видны крыши домов. Впереди небольшой ручей, вода в нем светлая-светлая. Он зачерпывает ее в пригоршню и пьет, ощущая знакомый вкус. Вдруг вода превращается в какую-то темную жидкость. А на другом берегу откуда-то появляется в черном платке мать, машет ему рукой. На этом месте Николай всегда просыпался в холодном поту…

Война… Страшная, с бедами и лишениями. Она прошлась по судьбам людей, оставив глубокие раны не только на теле, но и в душах. С лихвой хватил Николай военных невзгод. Прошагал он в солдатских сапогах пол-Европы, воевал в артиллерийском полку, был санинструктором роты. В одном из жесточайших сражений был ранен. Когда раненых солдат везли в госпиталь, эшелон разбомбили немцы. Каким-то чудом он остался жив. Долго не было от солдата писем домой. В далекой северной деревне молилась у икон мать за всех своих сыновей, чтобы не сгинули на чужой стороне, остались живы. Но из четверых ушедших на фронт вернулись только двое. Один пропал без вести, на второго пришла похоронка.

 После Победы, дождавшись возвращения сыновей, Аксинья иногда рассказывала, как жили в деревне в военные годы. Сколько лиха хватили старики, бабы, девки, ребятишки. Рассказывала, и текли слезы по щекам. Глаза ее, когда-то такие синие, выцвели, стали светло-небесными. По утрам, с любовью глядя на спящего сына, мать радовалась, как он возмужал, как всё больше становился похожим на отца. Николай, жалея мать, остался работать в колхозе. Понимал, как ей, уже немолодой, тяжело управляться с хозяйством. 

На колхозной работе в один из дней Николай и увидел Настю. Тихую, застенчивую девушку с добрыми глазами. Она напоминала ему скромный полевой цветок. Ему казалось, что ее легко могут обидеть. Закружилась, завертелась вспыхнувшая яркой звездочкой любовь. Бывший солдат уже не представлял без нее свою жизнь. Вскоре молодые, поженившись, стали жить в родной деревне Насти. Подкопив денег, купили дом. К тому времени в семье было уже двое ребятишек. 

Прожил Николай с молодой женой в любви и согласии десять лет. Родились еще двое детей. Жили бы они так и дальше, да беда-то за дверью поджидала. Вначале один за дру-гим умерли от болезни совсем маленькими младшие. Николай еще от этого горя не успел оправиться, как заболела жена и угасла, как свечка.

Всё чаще Аксинья, глядя на внучат, думала:

– Надо бы Николая женить, погоревал, потосковал, а жизнь-то не остановишь, да и ребятам без матери худо.

Она перебирала в памяти деревенских вдов. Но ни одна подходящая на ум не приходила. Однажды, в одну из бессонных ночей, она даже вскрикнула:

– Как же это я, старая, про Маруську-то забыла? Вот ведь кто подойдет. 

Остаток ночи Аксинья лежала, не в силах дождаться утра. Утром, подавая нехитрый завтрак, она как бы невзначай обратилась к восьмилетней дочери сына:

 – Верунь, это не Валюшка-ли Маруськина вчера прибегала?

– Она, – отозвалась Вера, вставая из-за стола.

– До чего же пригожая девка-то у Маруси, – произнесла Аксинья и внимательно посмотрела в сторону собирающегося на работу сына.

Маруся жила с подрастающей дочкой в просторном пятистенке. Была она румяна лицом, и по внешнему виду с трудом можно было определить, сколько ей лет. Муж, пришедший с войны инвалидом, вскоре умер, оставив ее с маленькой дочкой на руках. Она одна тянула хозяйство на своих плечах. 

Ближе к вечеру Аксинья позвала Марусю к себе домой, и они долго о чем-то шептались. С того дня женщина стала частенько к ним заглядывать, но Николай не обращал на нее никакого внимания. Однажды он между делом спросил у матери:

– Не Маруську ли ты мне сватаешь? 

На что Аксинья ответила:

– А чем тебе Маруська не пара?

Но сын разговора продолжать не стал.

После сенокоса приехала погостить, проведать мать старшая дочь Александра. И Аксинья обрадовалась, подумала, что вдвоем с дочерью они уговорят наконец-то Николая. За ужином она начала нелегкий разговор:

– Вот ведь Оль, (так называли Александру в семье), – обратилась она к дочери, – не хочет Коля жениться на Маруське.

– А пошто он должен на ней жениться-то? Она, поди, годов на десять его старше будет. 

Но Аксинья не унималась:

– А вот уйду домой к себе, как один-то будет управлять с робятами? У меня ведь там тоже хозяйство, – загорячилась она.

Александра, немного задумавшись, протяжно сказала:

– Дак ведь есть девка, бойкая, роботящая, Анютка Петрухина. В соседней деревне у нас живет.

– Да что ты, какая девка к робетишкам-то? – ужаснулась мать.

Но Александра ее уже не слушала. В тот вечер в горнице они долго о чем-то разговаривали с братом…

Анюта давно уже сидела на берегу, опустив босые ноги в воду. Солнце клонилось к закату, тихо догорал погожий летний день. Где-то далеко над горизонтом вырисовывались причудливые облака, окрашенные алой вечерней зарей. Легкий ветерок шелестел зелеными листьями ольхи, склонившейся над водой. Вода в речке была такая прозрачная, что камушки на дне казались лакированными, переливались перламутром. Почувствовав, что кончики пальцев на ногах начали неметь, она быстро вскочила, бросила на траву старую кофту, снова села, поджав под себя замерзшие ноги. Домой идти не хотелось.

В последнее время она часто ссорилась с матерью. Иногда, как ей казалось, всё начиналось с пустяков. Может быть, причина была в том, что под одной крышей жили две взрослые женщины, мать и дочь. Характер у Анюты был не ангельский. Была она остра на язык и при случае в карман за словом не лезла. Мать Анюты, Мария, частенько говорила:

– Ох, Анька, останешься ты старой девой, если будешь так ерепениться. Ведь посмотри, все девки, как девки, а ты атаман в юбке. Какой мужик будет тебя терпеть?

Такие слова обижали Анюту, она всё чаще уходила из дома, чтобы побыть в одиночестве, поплакать, подумать о своей неудавшейся жизни…