Как Скороходко Петровича обманул. Из воспоминаний о фельдшере Морозовской участковой больницы А. П. Стениловском

Полутяжеловоз Моряк был сильным, но медлительным конём с упрямым характером. Я не помню, откуда он появился, возможно, после войны из какой-то воинской части его списали на мирный труд для Морозовской больницы. Кому приходилось на нем ездить на вызовы к больным, до Верховажья за лекарствами и зарплатой, жаловались на его нерасторопность и норов.

В Морозово и Косково в те годы часто приезжал табор цыган, стояли подолгу. Узнали про больничного Моряка, уговорили завхоза и зав. больницей обменять его на более молодого и быстрого коня по кличке Скороход. Сделка состоялась. Конь был рыжей масти, с широкой белой полосой от челки до ноздрей, глаза добрые, умные. Все его полюбили, стали звать Скороходком. И правда, только понукни да вожжи дерни, сразу бежит легкой рысцой.

Это случилось в феврале 1958 или 1959 года. Обычно за зарплатой для коллектива больницы ездил завхоз, а на этот раз Александр Петрович решил отправиться сам, так как его вызвали на совещание фельдшеров, одновременно и медикаменты можно привезти. Погода стояла тихая, машины ездили редко, санная дорога хорошо накатана. Петрович выехал утром часов в пять, чтобы к девяти быть в Верховажье. Коню дал сена, напоил. Совещание закончилось к полудню. После обеда получил зарплату для всего коллектива, медикаменты, пятилитровую бутыль рыбьего жира и пять литров медицинского спирта для Морозовской больницы, Пежемского, Косковского и Олюшинского медпунктов. Запряг Скороходка и часа в три дня поехал в Морозово. Сесть пришлось на облучок (скамейка на санях спереди), так как сани загружены и укрыты суконным одеялом.

Свечерело, похолодало. Скороходко бежал резво, встречный ветерок стал морозным. Ямщик решил разогреться на ходьбе. Остановил повозку, зашел сзади саней, встал на полозья. Под горку – едет, стоя на них, в горку – идет пешком, так как конь шел медленнее, руки-ноги отогрелись при ходьбе. Когда не доехали еще до Раменья, вожжи вдруг выскользнули с рукавицы, Скороходко почувствовал слабинку и побежал рысцой. Петрович подбежал за ним, окликнул несколько раз, тот пошел шагом. Он почти его догнал, только бы встать на задки саней – конь опять дернул рысцой. И так повторилось несколько раз. Петрович устал, ему уже было около 70 лет, очки запотели, повозку впереди не видать. «Скороходко умный, дорогу домой знает. Только бы встречный транспорт не помешал, дорога узкая, хоть бы сани не перевернуло, да бутыли не разбились, а то до конца жизни не рассчитаться», – беспокоился он. В душе надеялся, что кто-нибудь будет возвращаться в Морозово и догонит Скороходка. Прошел уже Житнохино, Капустино, поля, дошел до лесной дороги на Морозово. Хорошо, что ночь выдалась лунная, звездная. Шел, себя подбадривая: «Пешком, зато не замерз, нагрелся».

Вдруг где-то сбоку послышался шум мотора, это с лесоучастка Дароватка по лесовозной дороге шофер возвращался в Верховажье. Увидел ночного пешехода, узнал морозовского доктора и довез его до Морозовской больницы, где была наша квартира.

Уже с месяц у нас жила сестра моей бабушки Ольги (по маме) Настасья Никоноровна. Ей было 78 лет, жила в деревне Фоминская одна в полуразвалившемся домишке, да приболели руки у вечной труженицы. «Подлечись, погости до весны у нас», – предложила мама. Втроем мы с тревогой дожидались папу. Время уже позднее. Наконец, дверь открылась, зашел отец и сразу спросил: «Нюра, ты Скороходка уже распрягла?». Тогда впервые в жизни я почувствовала и поняла выражение – «в воздухе повисла тишина».

– Я надеялся, что он дома. На машине не догнали, на обочине перевернутых саней не видели.

Мама быстро оделась, с фонарем побежала на конюшню, но ни следов саней, ни коня не было. Расстроенные, но с надеждой «утро вечера мудренее», постарались уснуть. Спал ли кто в эту ночь, не знаю, но утром очень рано все были уже на ногах. Мама вскипятила самовар, и за чашкой чая бабушка Настасья сказала: «Петрович, найдется и Скороходко, и поклажа. Я сон видела: день ясный, еду на высоком возу по дороге как к Верховажью и увидела отворотку в гору, а на горе большой дом. Я с возу соскочила, да к этому дому, зашла в избу, а там на скамейке мужик сидит: волосы черные, кудрявые, в белом полушубке, белых бурках с отворотами, штаны-галифе, нога на ногу закинута, цигарку курит. У печи баба стоит, руки на груди скрестила, платком повязана. Я спросила про лошадь с санями, а мужик заулыбался и говорит: «У нас ваша лошадь». Я проснулась, ни мужика, ни дому не вижу, еле в себя пришла, вещий сон-от».

Утром папа позвонил участковому Л.А. Баландину и сообщил о случившемся, рассказал и сон Настасьи Никоноровны. Одно успокаивало, что деньги на зарплату были при себе, а не в повозке. День прошел как обычно – в работе и заботах. Вечером Л.А. Баландин пришел к нам и сказал, что в Морозове лошадь с санями накануне никто не видел, а завтра он поедет в Вакомино и Верховье. Попросил Настасью Никоноровну съездить в Житнохино и Капустино, поспрашивать там, вдруг и в самом деле сон вещий. Он уже договорился с мужиками, что возили тресту на льнозавод обозом, повозки четыре отправляли. Выезжали в четыре-пять часов утра, к вечеру приезжали обратно. Прошла еще одна бессонная ночь.

Утром мама потеплее одела бабушку Настасью, и та отправилась в путь. Хорошо, что погода была не очень холодная, безветренная, ехать пришлось на возу с трестой. Спасибо молодому ямщику, бабушку посадил на лошадь, а сам сел на воз. Сон начал сбываться. Доехали до Капустина, Никоноровна ямщиков не остановила, не видела во сне этого места. А когда проехали Житнохино, заметила слева на горе деревню и узкую дорогу к ней. Попросила остановиться и пошла к этой деревне.

После возвращения домой она рассказала:

– Вот как во сне видела, всё сбылось. Большой дом на горе, зашла в избу, поздороватце бы надо, а я и слова сказать не могу, обмерла, язык не шевелитце. В сутках икона висит, я перекрестилась, вроде полегчало. Оне спрашивают: «Ты, бабушка, откуда, зачем к нам пришла? Садись на лавку». А я села и говорю мужику: «А я тебя ночью во сне видела». Рассказала, что с Петровичем случилось и вещий сон поведала. «Знаем вашего Петровича. Вот чья поклажа оказалась. У нас ваш Скороходко. Попей чаю, отдохни, обратно на нем и уедешь, – сказал мужик. – Эта деревня – Верхнее Раменье, а я колхозный бригадир. Ехал вечером из Житнохина сюда, назавтра наряд надо было дать бригаде, видел, что из Верховажья едет лошадь, но было уже темновато и я не видел ямщика. А когда на горе повернул к дому, гляжу, что лошадь с санями подъезжает за нами. Подождал, думаю, спрошу, к кому и кто на ночь глядя приехал, а ямщика нет. Зашел к хозяйке, попросил на ночь лошадь во двор поставить. Распряг, сена дал. В сани не заглядывал, укрыто одеялом, да и стемнело уж. Сам уехал домой, в другой деревне живу. Вот утром решил заехать, узнать, не объявился ли хозяин. Заглянул в сани, там сзади два бурачка узких сеном набиты втугую, наматрасник какими-то коробками заполнен под завязку, я не развязывал. Прошли еще полсуток, вторая ночь. Вот сидим, толкуем, где владельца искать. Может, в милицию сообщить, дак в деревне телефона нет. В Верховажье только вечером вернусь». В те годы не то что мобильных, но и стационарных телефонов не было в деревнях.

Бригадир запряг Скороходка, и Настасья Никоноровна благополучно вернулась в Морозово около обеда. Петрович сразу бросился к саням: всё ли на месте, не разбились ли бутыли, не украден ли спирт? Всё было цело, на бутылях пробки были залиты парафином, так ни одной царапины на нём не было.

Большой огласки этот случай не получил. Как папа отблагодарил своих благодетелей, я не помню, мне тогда было 11-12 лет. Всю оставшуюся жизнь Петрович с благодарностью вспоминал раменского бригадира за его честность, доброту к людям, сострадание к животным. Наша семья всегда с почтением и уважением относилась к Настасье Никоноровне за её трудолюбие, бескорыстие, рассудительность. Вскоре после этого случая она уехала к дочкам, где прожила более десяти лет, похоронена на Севере. Светлая память всем участникам этого эпизода из жизни Александра Петровича Стениловского, морозовского доктора. Желаю, чтоб и ныне живущие в верховажском крае унаследовали от предков эти прекрасные черты характера, что проявил раменский бригадир и Настасья Никоноровна Дербина.

Фаина Климовская

Наша справка

А.П. Стениловский родился в 1888 году. После окончания Шелотской земской школы стал помощником волостного писаря. Затем отец отдал его в «лавочные мальчики» к купцу Стрижеву в г. Вологду. В 1910 году Александр Петрович был призван в армию. Там в 1912 году окончил военно-фельдшерскую школу при военном лазарете в Гельсингфорсе. За время службы в период первой мировой войны побывал на ликвидации двух эпидемий сыпного тифа и в составе Сибирской дивизии участвовал в боях в знаменитых Пинских болотах. Во время гражданской войны и интервенции на Севере выполнял роль врача в батальоне связи на станции Плесецкой.

По окончании войны на Севере работал статистиком в Вельском уездном отделе здравоохранения. В 1922 году его направили заведовать фельдшерско-акушерским пунктом в Шелота, на родину, затем после двухгодичного повышения квалификации – заведующим таким же пунктом в Морозово. До начала Великой Отечественной войны (тогда А.П. Стениловскому было уже за пятьдесят и на фронт его не взяли) и потом работал заведующим участковой больницей. Общий стаж работы А.П. Стениловского в здравоохранении – свыше полувека. Умер в 1963 году.

«Верховажский вестник» №44 за 19 июля 2020 года

Читайте также:

Паштет и блинник с вековой историей. Жительница Верховажья поделилась рецептами блюд, которыми ее прабабушка угощала посадских купцов

Пятеро из семьи. Об участниках войны – четырёх братьях и сестре Кашинцевых из Терменьги

За отработанный день бригадир ставил "палочку". Как учитывался труд колхозников в 50-х годах ХХ века